А теорию, можно сказать, не знали совсем. Простонародные термины, научно никак не обоснованные, принципы и обоснования, базирующиеся на основе знаний старослужащих, давно уже отслуживших и ушедших из армии.

Нет, все не так и плохо. Простым новобранцам, служившим лишь два года и после этого в подавляющем большинстве не уводящих никогда огнестрельного оружия, даже охотничьих ружей, этого было достаточно. Стрелять умеют, в цель посредственно попадают, автомат Калашникова разбирают, хоть в полной разборке, хоть частичной, что от них еще надо? Любой бывалый прапорщик (не только я)

Но спортсмены — биатлонисты, служившие в армии уже в большинстве на сверхсрочной службе и, как я понимал, не собирающихся уходить из ЦСКА или, хотя бы, из армейской структуры, а потому навсегда прикованными к оружию, хоть к спортивному, хоть к армейскому стрелковому, должны знать и уметь стрелять совершенно по-другому.

И я, хоть и не Инмар, но обрученный ими, так сказать, освященный им, должен был пропагандировать божественные знания и умения. Во как сказал. Институтские преподы по педагогике рукоплескали бы.

Ну а фактически, товарищ прапорщик, учи свой взвод, офицеров много, а комвзвода здесь один. Вот и прошелся частично по теории, частично по технике безопасности. А то ведь, оказалось, они и ТБ знают поверхностно, опять обучались от обеда до забора.

Пока выдавал понемногу важную информацию, подчиненные мои курильщики потихоньку подтягивались. Наверное, поэтому я и не увидел сразу незнакомого офицера, высокого, чернобрового, с интересом слушающего высокую речь и никак не подталкивающего бестолкового прапорщика, то бишь меня.

«Подполковник, это, скорее всего, адъютант Кожевникова Русаков, — наконец-то понял я, — тот самый мерзкий тип, который допек Великанова так, что он чуть в обморок не упал. Вот ведь влип, дурачина — простофиля, сейчас меня будут превращать в чудный бешбармак!»

И ничего, что я его не знаю и опознал его лишь по некоторому прозрению. Прапорщик до подполковника, как оный до Маршала Советского Союза. Долго — долго идти и, наверняка не дойти, так и остаться недомаршалом в могиле на кладбище. Срочно вытаскивай себя из этой глубокой ямы.

Я скомандовал своему взводу: «Равняйсь, смирно» и строевым шагом подошел к этому офицеру. Отрапортовал ему, мол, первый взвод Вологодской спортроты занимается стрелковой подготовкой в теоретическом аспекте. Командир взвода прапорщик Ломаев!

Подполковник Русаков (все-таки, видимо, он) при моем рапорте выпрямился. Все же ценит нижестоящих по званию. Но меня это не обрадовало. Сейчас, как выслушает, да как даст хотя бы морально, всю грязь и остальной мусор соберу.

Но подполковник не стал громко орать, наоборот, он довольно тихо, явно, чтобы мои подчиненные не слышали, сказал пхе:

— Хорошо говоришь, товарищ прапорщик, аж ничего не слышишь, ничего не видишь, аж глухарь на свадьбе.

И уже громче продолжил:

— Вы хорошо знаете теорию стрельбы, товарищ Ломаев, прямо-таки изумительно для простого прапорщика. Не могу не спросить — откуда такие знания?

Ну, это мы скажем, сколько раз баки забивали. Вот хотя бы так:

— Товарищ подполковник, я развивался, как спортсмен, в городе Ижевске. А это крупный центр оборонительной промышленности, где не только много предприятий, но есть и ведомственные учебные заведения. Вот и нас, биатлонистов, солидно учили, причем многим видам стрелкового оружия. Только об этом не надо сильно вслух говорить.

— Молодчага, повезло тебе, — мне показалось, искренне сказал Русаков, переходя вдруг на ты, попросил, вновь перейдя на негромкий звук, именно на тихо, а не шепотом: — слушай, а я вот маюсь по теории.

Объяснил, поскольку я тонкости жизни подполковника никак не мог знать:

— Я сейчас готовлюсь поступать в академию генштаба, а это не шухры — мухры, знания надо иметь солидные и обширные. Можно я послушаю твои лекции для взвода? А то там так много нового и интересного, даже если ты и врешь, то на очень серьезном уровне.

Я, откровенно говоря, обалдел до звона. Потом немного пригорюнился. Что же я такое сказал, аж подполковник решил послушать прапорщика? Вроде ведь не из контрразведки, не подначивает, чтобы потом арестовать… Надо на всякий случай фильтровать информацию, а то еще попадешь в лапы… КГБ… ГРУ… Служб много, а ты один и без прикрытия.

— Так точно, товарищ подполковник! Разрешит спросить, вы сегодня будете смотреть мою стрельбу или слушать теорию? — спросил на всякий я. А то армия такая структура, где виноватым окажешься именно ты, как самый младший по званию.

Русаков, кстати не обманул в моих надеждах. Оказывается, он просто забыл, зачем пришел сюда и аж рот открыл, дескать, что я спрашиваю такое интересное, но для него непонятное.

— Ах да! — вспомнил он, — мне же надо посмотреть на твою стрельбу, а то шефа попросили…

Тут адъютант заткнулся, не хотел говорить. Я так расстроился, что даже не сказал, а потребовал у подполковника:

— И кто же это так подъехал е товарищу начальнику штаба армии?

Но Русаков был слишком хитромудрым, чтобы так просто проговориться. Он лишь дробненько засмеялся и сказал:

— А вот это, товарищ прапорщик уже большой государственный секрет особой важности. У вас для него допуска нет.

Вот ведь гад, как изощренно издевается. Сказал же одну букву, а остальное слово, как специально, закрыл. Эх, дал бы я ему по правому уху, хотя морально, да нельзя — армейские порядки, а он выше по званию. Трибунал сто процентов.

— Веди лучше в тир, — предложил адъютант, уже засмеявшись, — отстреляешься, эмоции выйдут, а то заговоришь до военной сессии.

Нормально, и он тоже подумал про суд. По краю гибельной пропасти ходишь, товарищ попаданец, умей быть спокойнее, ты теперь сам военный и тебе еще идти вверх по карьерной лестнице. С такой скоростью точно дойдешь до старлея… в пятьдесят лет.

Повел взвод в ротный тир, перед этим благоразумно спросив, как товарищ подполковник пойдет — впереди или позади моих ребят? Русаков помолчал, подумал и решил идти позади.

Тоже нормально. Я пропустил взвод вперед и увеличил темп. Уже 14.00, а мы даже не начали стрелять. А еще мой «громкий» бенефис с почти обязательной разборкой. И почему в сутках только двадцать четыре часа и не минуты больше?

Уже в тире придумал оптимизировать процесс стрельбы, чтобы и овцы были целы и волки сыты. Мой бенефис я превратил в учебный урок, причем первым я использовал для стрельбы автомат Калашникова — это для армии, а вторым — малокалиберную винтовку ТОЗ.

Таким образом, я и для начальства проведу показательную стрельбу, Великанов знает, он не будет ругаться. И для подчиненных будет хорошая затея.

Но впереди оказалась еще внезапная проблема, я аж чуть не упал. В помещении тира оказались командир спортроты капитан Великанов и… начальник штаба 18 армии генерал-лейтенант Кожевников! Да что он все ходит за мной, будь я еще женщиной с большими сиськами, я бы понял. Но зачем же бегать за мужчиной, я ведь парень нормальной ориентации.

Впрочем, все стало понятно сразу и секс здесь был не причем. Кожевников был тоже нормальным и такими пустяками на службе не занимался.

Дав мне ему отрапортоваться, все-таки военный порядок, он благодушно сказал:

— А ты у нас, прапорщик Ломаев, известная личность, если даже Михаил Сергеевич Горбачев твоим здоровьем интересуется.

Оп-па, небо на землю не упало тяжким грузом? И что случилось, мое реноме попаданца раскрыто?

Глава 9

Я мысленно почесал лоб. Сделать такой провальный шаг мне и, разумеется, прийти в голову не могло. Еще бы, стоя по стойке смирно под взыскательным взглядом удивленно-озабоченного генерала, физически это сделать страшно. Не материт, и ладно. Слишком уж велико было расстояние между начальником штаба армии и командиром взвода.

Практически, большой начальник, встав из своего начальнического стола, недоуменно стоял на цветистым лугу перед незнакомым насекомым, и мучительно гадал — раздавить или нет? Толи это просто для него бесполезная букашка, толи это редкий экземпляр из Красной книги, а, может, наоборот, это чудище из разряда кусающих и плюющих ядом и от него лучше быть подальше?